Соберу свои субъективно хорошие фанфики по Дигре в кучу. В порядке чисто имхошном, опять же.
Ибо пора бы уже, пора.
Название: Тварь
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: драббл
Пейринг/Персонажи: Кросс, Мария, Неа
Категория: джен
Жанр: дарк, ужасы
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Никто не узнает об этом.
Примечание/Предупреждения: насилие
читать дальше— Мария, — зовёт она тихо. Фигура, собранная из металла и пламени, смотрит на неё провалами глаз. — Мария, — ещё тише повторяет она.
— Нам пора прощаться, — с сожалением говорит Граф. — Наслаждайся обществом сестры, пока можешь.
Она даже не разбирает бормотание странного человека. Протягивает руки к жуткому изваянию, неотрывно и немного грустно наблюдающему за ней. Последнее, что она помнит — острая боль в районе груди и чья-то кровь, которую женщина с её лицом старательно слизывает с дощатого пола.
***
"Никто не узнает об этом", — убеждает себя Кросс, вытаскивая четвертый по счёту за этот год фрагмент Чистой Силы. На этот раз домом ему служила витая трость. Хруст костей и утробное чавканье неподалёку лишь изредка прерываются хриплыми смешками Неа. Он находит новое увлечение старого друга занятным, хоть и, без сомнения, опасным.
— Милая Мария, — "он не был достойным, не был, не был, не был", — я хотел бы предложить тебе что-то более питательное.
Вряд ли она до конца понимает, что Кросс обращается именно к ней. Завороженная мерцанием Чистой Силы, Мария бросает свою добычу и медленно, на манер хищной твари крадётся к ослепительно сияющему сгустку. Секунда, и великий дар Божий пропадает навсегда в её необъятном брюхе.
— Как ты всё ещё не превратился в падшего? — интересуется Неа, когда Мария завершает свою трапезу. Даже теперь, когда поглощенная Чистая Сила в отчаянной попытке вырваться раздирает её изнутри, тварь не может оставить свою добычу. — Или это работает только в определенных ситуациях?
— Нельзя сделать это дважды, — загадочно отвечает Кросс. Неа явно испытывает сильное любопытство, но больше с расспросами не лезет.
***
Кросс безучастно наблюдает за тем, как тварь рвёт на мелкие клочки его ученика. Раньше ему казалось, что достаточно будет только недостойных. Теперь Кросс понимает: он уже слишком многое поставил на кон, чтобы отступиться. Если потребуется, он скормит твари всех, кого знает. И всех, кого найдёт она сама.
— Она когда-нибудь наестся? — с нескрываемым отвращением спрашивает Неа. — Такая красивая оболочка и такие повадки. Клянусь, никогда раньше подобного не видел.
— Сильный голод — один из побочных эффектов, — Кросс говорит то, что Неа знает и без него. — Если я не стану её кормить, то потеряю контроль.
— Тебе их не жалко? — он спрашивает так, будто бы не имеет к этому никакого отношения. Будто бы не его изыскания позволили сотворить из Марии то, что она представляет собой сейчас.
— Мне жалко этот мир, — признается Кросс. — Они всё равно бы погибли. С ней у нас появится шанс.
— Я бы справился и без неё, — Неа всё ещё считает, что он сильнее старшего брата. — Но, признаю, она станет прекрасным дополнением.
Кросс нервно пожимает плечами. Ему давно уже кажется, что они забрели в тупик — больше трехсот человек, одиннадцать фрагментов Чистой Силы и никакого результата. Только голод — сосущий, пустой, бессмысленный. Если однажды её разорвет на кусочки, он будет жалеть только о том, что не сумел довести дело до конца.
***
С момента ухода Неа проходит не больше суток, когда на её лице расцветает ядовитый бутон. Кросс не чувствует восторга или удовлетворения — он вообще ничего не чувствует, считая войну почти проигранной. Тварь садится на подлокотник его кресла, расправляя подол чёрного платья, исправно впитывающего в себя всю кровь её жертв.
— Господин прикажет Марии продолжить поиски Чистой Силы? — только и спрашивает она. Её бесцветный голос сливается с треском поленьев в камине.
— Не сегодня, — зло бросает Кросс. Любую другую женщину он сейчас спихнул бы на пол. Но она не была женщиной — она была тварью. — Сегодня я хочу просто отдохнуть.
Она кивает, поднимается и слепо бредёт к камину. Присаживается возле него, суёт ничего не ощущающие руки прямо в огонь и с интересом наблюдает, как истлевает тёмная материя её пальцев, исходя облаками ядовитого пара. Кросс закуривает — омерзительный запах моментально достигает другого конца комнаты.
Он не может видеть, но безошибочно ощущает, как внутри у Марии, плотно переплетенные чёрными щупальцами, бьются и никак не желают стать единым целым фрагменты Божественного дара. Всего четырнадцать, если он действительно смог уследить за всем, что делала тварь. Так или иначе, для Графа, да и для Ватикана, будет большим сюрпризом появление нового Сердца Чистой Силы, внутри которого день ото дня всё прочнее укореняется тьма.
Угадывая мысли своего Господина или, быть может, вспоминая о чём-то своём, Мария неуловимо улыбается. Клубы ядовитого пара растворяются в молочной табачной дымке.
ЫщоНазвание: Irmã
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: драббл, 606 слов
Пейринг/Персонажи: Тикки, Роад
Категория: джен
Жанр: missing scene
Рейтинг: G
Краткое содержание: Есть вещи, поверить в которые можно только после смерти.
читать дальшеЗамороженное солнце искусственного мира просачивается сквозь толстые линзы очков. Никогда раньше Тикки здесь не был, - о, совершенно точно не был, хотя каждый, кому открыт сюда доступ, утверждает обратное, - и, пожалуй, вообще не хотел бы побывать.
- Amigo a gente escolhe, parente a gente atura*, оставить бы навсегда это место! - говорит он, напрасно пытаясь спасти глаза от солнца. Роад смеется - сколько он её знает (а сколько, правда?), она всегда смеется. - Сейчас бы проснуться, посмеяться собственной глупости, да на север отправиться - говорят, нынче оттуда снова корабли в Новый Свет ходят.
- Если пройти дальше, можно увидеть край земли, - говорит невпопад Роад. - Люди напрасно ищут край света, а мне он уже надоел. Здесь нет закатов.
- Absurdo**, не бывает такого, - упрямо перебивает Тикки. - Если солнце встает, оно обязательно должно садиться. Иначе это ад какой-то.
- Может ты и прав, - легко соглашается Роад. - Только солнце здесь вставать и садиться не хочет. Здесь нет закатов, Ковчег не для них создан. Как твой лоб, болит?
- Нет, всё в порядке, - Тикки машинально проводит рукой по лбу. Как ни странно, боль, мучившая его с прошлой недели, отступила. Тикки не может вспомнить, когда получил эти рубцы. Роад называет их стигматами, а он только смеется - не Христос ведь.
- Зато воришка, - подмечает Роад, а Тикки вздрагивает: он ещё не привык к тому, что каждый новый знакомый может прочесть его мысли. - Папочка долго смеялся, когда обнаружил пропажу той картины.
- Какой такой картины? - фальшиво обижается Тикки, лихорадочно нашаривая возможность сменить тему. - Ты так и не рассказала, кстати, почему здесь не бывает закатов.
- Не бывает и всё, - категорично обрывает его Роад, высматривая что-то среди однотипных домиков. - Здесь вообще не бывает ничего из того, что ты привык видеть там. Этот мир настоящий.
Она больше не разговаривает и Тикки облегченно выдыхает: значит, пропажа картины не тревожит ни лорда Камелота, ни его странную дочь. Разумеется, Тикки нисколько не верит в то, что он якобы сын Ноя, апостол и вообще черт знает кто, но спорить с сумасшедшими не собирается. Пусть девчонка закончит показывать ему свою необъятную игровую комнату, а дальше он быстренько смоется из гостеприимного дома, прихватив с собой всё, что под руку попадется.
- Ты не веришь мне, брат? - спрашивает Роад и распахивает перед ним двери ничем не примечательного белого домика. Точно такие же выстроились в пугающе-ровные ряды по всей необъятной комнате, которую она называет Ковчегом. - Раньше ты всегда верил мне.
- Не знаю о чем ты, irmã***, - передразнивает её заунывный тон Тикки, - но сложно поверить в то, что ты апостол Божий. Вот ты бы поверила?
- Я уже поверила, - говорит Роад, закрывая за собой двери. В доме только одна комната - просторная, светлая, с потолками нереальной высоты. В ней нет ничего, кроме старого, рассохшегося фортепиано по центру. - Мне не нужны были доказательства. Но тебе я их предоставлю.
Роад разворачивается к нему и неожиданно обнимает, вызывая почему-то ассоциации с развязными горожанками. Тикки пытается отойти назад, но ощущает каменную, прибивающую к полу усталость.
- Мне нравятся женщины постарше, - зачем-то говорит Тикки. Рукоять стилета, торчащая в солнечном сплетении, занимает его меньше, чем это. - Adeus, сестренка.
Замороженное солнце искусственного мира больше не режет глаза. Тикки с куда большим интересом смотрит теперь по сторонам, теребя ворот продырявленной рубашки. Роад идет позади, весело напевая себе под нос. Он всё ещё ничего не вспомнил, но она говорит, что это временно. Тикки знает только то, что новая сила ему нравится, а на будущее он загадывать не привык. Истину говорят: amigo a gente escolhe, parente a gente atura.
- God bless you****, - на незнакомом Тикки наречии тихо говорит Роад.
Название: Дороги
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: мини (1329 слов)
Персонажи: Четырнадцать апостолов
Категория: джен
Жанр: драма, пост-канон, ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: У каждой долгой дороги есть свой короткий финал.
читать дальше
Перед глазами Адама предстает тот мир, которым он грезит последние пять тысяч лет — чистый и абсолютно пустой. Он поднимается на ноги, сбрасывает с себя карикатурный костюм и уродливую маску и некоторое время просто наслаждается гармонией и спокойствием, поселившимися здесь отныне и навсегда. Где-то вдалеке кричит птичка-пересмешник, подражая всем существующим в мире голосам, и Адаму становится чуть тревожно. Он складывает руки подле сердца, пытаясь призвать своих детей. Ответом ему служит птичий крик и плеск воды в ручье...
...Трайд обнаруживает себя спящим на высоком каменном утесе. Волны бескрайнего океана отчаянно бьются о его острые края, осторожно подтачивая, но не лишая основания. Он помнит всё: начиная пробуждением, заканчивая фееричным финалом. Трайд не был готов к тому, что правосудие свершится так скоро. Он поднимается нехотя, провожает океан равнодушным взглядом, и отправляется на юг — наверняка хоть кто-то будет на юге. Трайд безошибочно угадывает, что пытаться использовать дар совершенно незачем...
...Тики обеспокоено хлопает себя по карманам брюк, но сигареты никак не желают находиться. Он близоруко щурится, обнаруживая походя, что умудрился потерять ещё и очки. Они, кажется, победили, но вкуса победы Тики почему-то не чувствует, а священная чистота мира не вызывает у него приятных эмоций. Только небольшую тоску по ребятам, погибшим под завалами шахты или от пуль Акума, да нестерпимое желание закурить, достать колоду карт. Отработанным жестом Тики собирается вызвать тизов, чтобы те разыскали остальных, но его пальцы смыкаются на пустоте...
...Шерил брезгливо отряхивает пиджак от соломы и настороженно озирается по сторонам. Гибкий ум его не сразу подбрасывает нужные картинки, некоторое время предпочитая изощренные издевательства — женский смех, чьи-то разбитые очки, бледное истинное лицо Графа. А после картинка неожиданно складывается, и Шерил знает, что делать — ждать, пока Граф снова соберет своих детей вместе. Он стремится только побыстрее покинуть поле, заросшее подсохшим бурьяном. Шерил пытается привычным жестом расчистить себе дорогу, но особенно высокие стебли только покачиваются на ветру...
...Вайзли мало волнует то, что вокруг: намного больше его всегда интересовало то, что внутри. Но теперь, когда обруча больше нет на голове, Вайзли вынужден вернуться к реальности — восхитительной, чистой и пугающей его до дрожи. В этом мире нет и не может быть никакой системы, а густой многовековой лес растет так, как ему вздумается. Вайзли бросается прямиком в чащу, теряя остатки самообладания. Птица-пересмешник поддразнивает его голосами волков и вепрей, заставляя бежать всё быстрее...
...Фиддлер лениво озирается по сторонам, предпочитая раньше времени не сходить с шаткой кочки единственного места, куда ещё не добралась вязкая трясина. Здесь пахнет тленом и смертью, и Фиддлер долго не может понять, в чем же кардинальное отличие этого мира от того, с которым они боролись несколько тысячелетий кряду. Лягушки не считают нужным подсказывать Фиддлеру, а только пялятся на него, выпучив глаза. От скуки он решает прихлопнуть одну из них, но обнаруживает, что для этого теперь придется использовать руки...
...Мерсим приглаживает короткие волосы и спокойно откидывается на крону многовековой ели — ему определенно нравится это место. Если бы не птица-пересмешник, дразнящая его голосами незнакомых животных, он бы наверняка захотел остаться здесь навсегда. Но проклятое пернатое не собирается замолкать, и Мерсим собирается свернуть ему шею. Для этого достаточно просто протянуть руку и схватить. Он задумчиво рассматривает свои грубые, розоватые с внутренней стороны ладони пальцы и никак не может понять, почему птицы в них не обнаружилось...
...Гнев Ноя, только-только пробудившийся в жалком человеческом теле, практически не успел проявить себя. Ему даже несколько досадно: стоило лишь немного разойтись, как гневаться стало исключительно не на кого. От неожиданной злости, переполняющей его с головой, он изо всех сил пинает огромный булыжник. Вместо того, чтобы развалиться на части, тот впечатывается из-за изо всех сил в его ногу. Гнев Ноя вынужден признать, что некоторых соперников победить не представляется возможным...
...Мертвая тишина грота давит Роад на уши. Её мир оказался черным — настолько, что первое время Роад кажется, будто бы она ослепла. Только спустя минуту она различает собственную ладонь и немного успокаивается. "Портал", — лихорадочно вспоминает она, ощущая, как постепенно возвращается рассудок. Роад привычно представляет себе дверь, но не происходит ровным счетом ничего. Её отчаянный крик бьется о стены грота, но так и остается запечатанным в подземелье. Роад ещё некоторое время не верит, что это действительно случилось...
...Джасдеро нервозно оглядывается по сторонам, надеясь обнаружить брата. Связь, которая присутствовала между ними с младенчества, куда-то бесследно исчезла. Вокруг него бескрайняя белая пустошь — столько снега в грязном мире он не видел ещё никогда. Джасдеро падает в снег, катается в нем и безмолвно рыдает. Брат не отзывается ни на молитвы, ни на горячие просьбы, ни даже на угрозы. Джасдеро вытаскивает из кармана пистолет, чтобы покончить с этим, но тот оказывается бесполезным куском металла...
...Горячие песчаные барханы простираются так далеко, как только может видеть Дебитто. Он уже понял, что брата рядом нет, как понял и то, что по одному лишь велению сознания он здесь не окажется. Дебитто знает: Джасдеро слишком слаб, чтобы найти его самостоятельно. Собирая остатки воли в кулак, он выбрасывает ставший бесполезным пистолет и медленно бредет по бескрайней песчаной пустыне. По пути ему встречаются все: Джасдеро, Граф, Роад и даже экзорцисты, но Дебитто прекрасно знает, что такое Фата Моргана...
...Теплая галька приятно давит на кожу Лулу Белл. Она поднимается лениво и грациозно, слизывает морскую соль с собственной руки и, наконец, осматривается. Она прекрасно помнит, как всё закончилось: быстро и поразительно просто. Никто и предположить не мог, что экзорцисты сдадутся почти сразу. Лулу Белл не очень-то расстроена отсутствием родственников, но когда она принимает третью напрасную попытку связаться с Графом, что-то щелкает в её голове. Птица-пересмешник где-то в горах подражает истошному кошачьему мяуканью...
...Майтра сидит в тени плакучей ивы, наблюдая за водной гладью. Тяжелая железная маска, отложенная в сторону за ненадобностью, глядит на озеро провалом смотрового окна вместе с ней. Майтра задумчиво перебирает длинные, роскошные волосы, размышляя о том, стоит ли их заплести в косу. Она, кажется, получила долгожданный покой, да только невесело всё это — без визга Роад, отвратительных шуточек Фиддлера и веселой "улыбки" Графа. Майтра поднимается, решая, что вместе вечность коротать всё-таки интереснее...
...Вечное лето и чистое небо — этого вполне достаточно, чтобы снова почувствовать себя живым. Заточенный в разуме мальчишки долгие годы, Неа, наконец, вдыхает чистый воздух. Он уже решил, что никуда идти не собирается — в его идеальном, чистом мире не было людей, которых он бы мог попытаться найти здесь. Неа искренне желает им счастья, но надеется, что семья больше никогда его не побеспокоит. Птица-пересмешник, принявшаяся было горланить, неожиданно резко смолкает...
Прекрасная долина, окруженная горной грядой, заполнена людьми. Адам смотрит на своих детей — тех, кому суждено построить новый мир, и не может сдержать слез. Добрались только двенадцать из них, но на Неа он всерьез и не рассчитывал. Адам протягивает руки к Роад, стоящей в нескольких шагах от него. Она не отшатывается, но и не подается на встречу, а просто растерянно смотрит по сторонам. Белые руки, лишенные теперь всякой невероятной силы, проходят сквозь её тонкую фигурку, и он только теперь понимает страшное: они не видят его, как не видят друг друга. Долгие поиски оказались совершенно напрасными.
Вот Джасдеро и Дебитто, стоящие буквально в полуметре друг от друга, утирают выступившие на глазах слезы. Адам хочет закричать им, чтобы просто протянули руки, но продолжает молчать: он знает, что разорванные однажды, узы больше никогда не соединятся. Даже Майтра пришла сюда, но первой, кажется поняла, что всё напрасно — она разворачивается и уходит, а следом за ней долину спешит покинуть и Вайзли. Гнев Ноя, пробудившийся совсем недавно, в припадке ярости обрывает ветви ни в чем неповинного дерева, а Тики привычно хлопает по карманам брюк в поисках сигарет, стоя под этим самым деревом и не замечает метаморфоз, происходящих с растением.
Роад обреченно падает на землю и её примеру неожиданно следует Лулу Белл. Адам видит, как шевелятся губы самой верной дочери, но не слышит её слов. Адам видит отчаяние самой любимой дочери, но не может протянуть руку и успокаивающе погладить её по голове. "Неа понял", — думает Адам, наблюдая за тем, как его дети один за одним покидают залитую солнцем и чистотой долину. Они совершили ошибку в самом начале: невозможно построить идеальный мир для всех и сразу, даже когда вас всего четырнадцать. Зато у них получилось построить четырнадцать разных миров, извращенно-идеальных для каждого в отдельности. Адам медлит только секунду, а после протягивает руку к камню, на котором лежит маска с жутким оскалом...
Название: Граф всё знает
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: драббл (554 слова)
Пейринг/Персонажи: Клоули/Элиадэ; Тысячелетний Граф
Категория: гет, джен
Жанр: даркфик, романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: AU
читать дальшеЭлиадэ оставляет для него записки в самых тёмных уголках огромного замка. Элиадэ следит за тем, чтобы он ел вовремя и пореже показывался на глаза селянам. Элиадэ заменила ему мать, подругу, сестру и любовницу. Всё пошло не так, как задумано, неправильно...
— Ты останешься со мной навсегда? — в стотысячный раз спрашивает Кроули, вызывая у неё приступ раздражения, смешанный с чем-то мутным, тяжелым и невероятно болезненным для акума.
— Конечно, останусь, — преодолев желание уничтожить его здесь и сейчас, обещает она. — Мы вместе состаримся и умрём.
— Вампиры не стареют, моя дорогая Элиадэ, — трагично говорит он. Если бы это было правдой, она, наверно, убила бы его сразу. — Мне суждено мучиться до скончания веков в одиночестве.
— Мы что-нибудь придумаем, — успокаивающе шепчет она ему на ухо. Клыки Кроули опасно смыкаются в паре миллиметров от её губ. Не время, не сейчас.
Элиадэ отгоняет от него все беды — человек ли, акума ли, без её дозволения он не сможет пройти через тяжелые ворота замка. Ей и самой так проще: пока Граф не в курсе, Элиадэ может жить, как нормальная женщина. Пока Граф не в курсе, Элиадэ может быть красивой, может почти любить...
— Вы тоже вампир? — спрашивает у неё юнец с горящими глазами. Иногда Элиадэ выходит из замка — преимущественно днём, когда Кроули, свято уверовавший в своё мистическое происхождение, спит в своем гробу. Ей нужно хоть иногда питаться, чтобы поддерживать силы. — Вы можете меня обратить?
— Могу, — обещает Элиадэ, внешне оставаясь совершенно равнодушной. — Пойдём, это нельзя делать при свете дня.
Элиадэ всеми силами старается оградить Кроули от правды. Нельзя, чтобы в деревне узнали — некоторые люди пропадают вовсе не по его вине. Элиадэ долго и старательно приводит себя в порядок: смывает кровь с рук и с тела, наносит макияж, причёсывает растрепавшиеся волосы. Она расстраивается только по одному поводу: здесь негде купить новые чулки...
— Что ты делаешь, любовь моя? — с ужасом спрашивает Элиадэ, прекрасно понимая, что именно он делает. Не пошевелиться — всё-таки в Кроули есть что-то от вампира. — Я слишком слаба со вчерашнего дня.
— Они сами, — виновато говорит он, прерываясь только на секунду. — Нет, нет, не хочу, — срывается на крик, быстро хрипнет и снова вонзает клыки в её шею.
Наверно, она плохо смыла кровь. Наверно, это не могло продолжаться целую вечность. В отчаянной попытке сохранить себя, Элиадэ пытается принять истинный облик, но всё напрасно — крови осталось совсем немного. Ощущая, как истлевает её тело клетка за клеткой, Элиадэ думает только об одном: хорошо, что Граф не знает...
— Вернись! — дурным голосом кричит Кроули, пропуская через пальцы горстку пепла — всё, что осталось от её тела. Он не замечает, как начинает гнить зараженный брызгами её крови камень. — Вернись, пожалуйста, Элиадэ, вернись...
— Хочешь вернуть её? — странный мужчина в жуткой маске, появившийся невесть откуда, прерывает его стенания. — Это можно устроить. Тебе нужно просто позвать её по имени.
— Просто позвать? — с надеждой спрашивает Кроули, рукавом длинного плаща вытирая слёзы и остатки её крови с лица. — Элиадэ...
Он не сразу обращает внимания на фигуру, призванную, видимо, изобразить человека. Не сразу понимает, что фигура теперь — живое существо.
— Граф всё знает, моя дорогая, — назидательно бросает её Господин. — Ты молодец, отлично сработано.
Хорошо, что Кроули, снедаемый виной, не решился повторно пустить в ход зубы. Элиадэ с любопытством осматривает своё новое тело.
Название: Их грех
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: мини (1416 слов)
Пейринг/Персонажи: Кросс/Мария
Категория: гет
Жанр: PWP, дарк
Рейтинг: NC-17 (!kink)
Краткое содержание: Это её прерогатива — вечная молодость в гниении, вечная песня в коротком помешательстве.
Примечание/Предупреждения: секс с зомби, секс в церкви, оригинальная трактовка предканонных событий
Для голосования: #. fandom Hoshino 2013 – работа "Их грех"
читать дальше
Высокие своды заброшенного храма хотели бы о многом рассказать, но могут только молча упрекать. Кросс нащупывает тяжёлый пистолет в кармане, инстинктивно гладит спусковой крючок, оправляет замявшийся ворот плаща. Мария сидит в третьем ряду — опущенная голова, сцепленные пальцы, яркие губы. Если бы у Марии были глаза, она наверняка бы заметила его нервозность.
Кросс переступает тяжело, чуть покачивается — у него плечо прострелено насквозь и не хватает мизинца на левой руке. Не такой высокой оказалась цена за несколько лет абсолютного покоя. Мария ждёт — не вскакивает нервно, не подаётся ему навстречу. Верная жена — это не про Марию. Любящая сестра — снова не про неё. Скорее женой и сестрой ему навсегда заделались два пистолета, спрятанные в карманах просторного плаща.
Мария, наверно, может чувствовать его боль. Она не отодвигается в сторону, давая ему присесть рядом с собой, и Кроссу приходится устраиваться рядом — на самом краешке жесткой деревянной скамьи. Губы Марии кривятся едва заметно, а уже в следующий момент Кросс понимает: ранения больше не существует. У них всё просто: она не жена, она не сестра. Но только она может по-настоящему забрать его боль.
Открытое плечо Марии покрывают кровоподтёки. Трупные пятна, ещё несколько дней назад затрагивавшие только её глубокое декольте, успели добраться до подбородка. Если бы Мария могла разговаривать и чувствовать, она наверняка помолилась бы Богу, который так жестоко обошёлся с ней. За один-единственный грех глупой и хмельной молодости Мария платит бесконечно долго.
— Ты ждала меня, — говорит он утвердительно — знает, что ответа не получит даже через сотни лет. — Слишком долго пришлось в этот раз. Оставь меня, Мария.
Он успел здорово состариться — Мария может забрать боль, но не в силах отобрать годы. Это её прерогатива — вечная молодость в гниении, вечная песня в коротком помешательстве. Её губы снова кривятся — Кросс хочет верить, что эта гримаса обозначает улыбку. Мария расцепляет пальцы, кладёт одну руку на его плечо — на то самое, которое ещё пару минут назад болело нестерпимо сильно.
Есть древний, как мир, инстинкт — желание защищать и благодарить за то, что сделано и не сделано. Он повторяет её жест — гладит двумя пальцами шею Марии, едва не касаясь плотной маски, и пачкает пальцы её кровью. Кросс знает: если попробовать её на вкус, сладковатая гниль и тлен перебьют что-то куда более важное и страшное. Иногда ему даже хочется поверить в то, что контракт с Марией стал для него контрактом с самим Дьяволом.
Кросс старается не смотреть на её левую руку: идеальный маникюр, синевато-белая кожа, аккуратный обрубок на месте мизинца. Он касается большим пальцем губ Марии — снова кривящихся не то в улыбке, не то в тысячной по счёту агонии. Кросс думает, что Мария забирает не только его боль. Другой рукой он приподнимает подол её пышной юбки из тёмно-зелёного бархата, пальцами скользит по её ноге — от икры до бедра.
Мария носит чулки — непрактичные, сшитые из дорогого тёмного шёлка. Он оттягивает пальцем резинку, забирается под тонкую ткань чулка и не чувствует ровным счётом ничего. Мария — это бесконечный холод, сладкий запах разложения и грех, растянувшийся на десятки веков. Но так случилось, что Кросс уже слишком давно не способен почувствовать ровным счётом ничего.
Она чуть сдвигает ногу по направлении к его ногам. Каблук едва стучит по каменному полу храма, но эхо делает своё дело — если бы в деревне остался хоть кто-то, кроме них, он обязательно пришёл бы на звук. В едва заметных жестах Марии Кросс каждый раз и сам напрасно пытается проследить надежду. Он убирает руку от её лица, перекладывает её ноги к себе на колени, приспускает её шёлковые чулки.
На левой голени Марии разложение дошло до той стадии, в которой спрятать его можно только за чрезмерно пышным и плотным подолом платья. Он касается рваной, подгнившей раны, чудом минуя оголившуюся кость, и внезапно вспоминает свои напрасные попытки лечить Марию — Кроссу кажется, что с тех пор миновала целая вечность.
Мария опирается на руки, откидывается назад, высоко задирает голову. Она сейчас видит фрески — старые, потрескавшиеся, много-много лет назад привлекавшие внимание и самого Кросса. Тогда ещё он был босоногим мальчишкой, мечтавшим поживиться церковным золотом. А ещё раньше Мария, кажется, пела в хоре и не прятала лицо — она только-только осознала свой грех и надеялась, что расплата не затянется на целую вечность.
Кросс нервно гладит её спину, быстро расшнуровывает тугой корсет. Ему кажется, будто Мария даже выдыхает резко — она успела отвыкнуть от настойчивого желания мужчин. Она, впрочем, могла попросту не помнить каждого из них — для того, чем является Мария, память вряд ли играет хоть сколько-нибудь существенную роль. Руки Кросса беспокойно бродят по её оголённой спине, нащупывают два аккуратных рубца.
Он, конечно, ничего не знает о происхождении многочисленных шрамов на её теле — просто так получилось, что он был отнюдь не первым, кто решился на контракт с ней. Но Кросс хочет верить в то, что когда-то давно, когда солнце было в разы горячее, у Марии были крылья. Гораздо проще, ведь, оправдать свою тягу к ангельскому, когда у тебя самого репутация сущего дьявола.
— Мне нравится, что ты мертва, Мария, — шепчет Кросс в её приоткрытые в улыбке-гримасе губы. — То, что мёртво, не может быть безумным.
Она беззвучно хохочет, размыкает губы ещё больше. У неё красивые зубы, похожие больше на алхимический жемчуг. Слюна Марии на вкус такая же, как её кровь — сладковато-гнилая, бесконечно вязкая. Кросс трогает руками её холодные груди, касается пальцами будто застывших сосков. Её покрытая следами гниения и тлена кожа в слабом свете луны, пробивающемся через витражное стекло, кажется Кроссу поверхностью малахита.
Мария приподнимает бёдра, позволяя ему усадить себя на колени. Её губы снова неподвижны, а Кросс в который раз вспоминает причины, заставляющие Марию, — ту, что всё ещё сделана из плоти и удушливо сладкой крови, — старательно покрывать их красной помадой. Её тело, кажется, может рассыпаться волокнами мышц и комками нервов, стоит только сделать одно неосторожное движение. Но снова и снова Кроссу удаётся касаться Марии, не причиняя её телу особенного ущерба.
Лаская её пальцами, он невольно вспоминает других женщин — тех, которые могли поделиться теплом. Когда-то один из случайных знакомых Кросса, служивший в лаборатории Ватикана, рассказал ему о нестерпимом желании прикоснуться к живой и тёплой женщине. Этому, впрочем, мешал обет безбрачия, а у Кросса никогда не было тормозов — он оставил их ещё задолго до того, как в его жизни появилась Мария.
Мария чуть прикусывает нижнюю губу — прямо как жеманные дамы, пытающиеся изобразить стыд. Это выглядит страшной пародией на нормальную жизнь, но Кросс привык. Если ты взялся пронести на себе чужой грех, свои собственные больше не кажутся такими уж непростительными. Мария изящно гнёт спину, расставляет ноги и Кросс ловко обходит пальцами те места на её бёдрах, которые давно уже потеряли всякий намёк на чувствительность.
Он, впрочем, сильно сомневается в способности Марии чувствовать хоть что-то, кроме боли. Она, кажется, вся состоит из боли многих поколений, — тех, кого недобрая однажды привела в старый, давным-давно заброшенный храм в забытой Богом деревеньке. Левой рукой, где на месте мизинца теперь зияет новая, пока ещё не покрывшаяся корками рана, Мария стягивает с него плащ, галстук, рубашку.
Мария, вроде бы, не торопится, но Кросс прекрасно понимает: для неё существует только вечность, а всё остальное — просто ещё одно мгновение. Он инстинктивно тянется к плащу, скинутому со скамьи, но быстро одёргивает сам себя; Кросс пытается избавиться от зависимости — пистолеты в этот момент ему точно не пригодятся. Мария расставляет ноги ещё шире, обнажая почти не тронутую временем и тленом промежность.
Ей, по большому счёту, не нужны ни ласки, ни его тепло. Кросс эгоистичен в своих желаниях: точно так же, как тот работник Ватикана порой желает живую женщину, он хочет обладать Марией. Одна иллюзия всегда порождает другую, а мнимая власть часто становится источником целого вороха миражей. Мария не становится влажной — внутри она такая же холодная, почти резиновая, как снаружи.
Пожалуй, если бы Кросса однажды спросили о том, на что похож секс с ней, он бы, не задумываясь, ответил: "На пытку". Холодная во всех смыслах, Мария позволяет ему пользоваться собой, как позволяла всегда. Она прикусывает зубами, похожими на алхимический жемчуг, его пальцы, вымазанные сладковато-гнилой кровью. Она позволяет ему заниматься сексом со своим телом, безмолвно напоминая каждым мимолётным изгибом губ о собственном бездушии.
Чтобы хоть как-то избавиться от этого неприятного, чужеродного чувства, Кросс снова запускает пальцы под резинки её чулок, силой разводит её ноги и старается не бояться того, что её тело может в любой момент рассыпаться прахом. Мария снова беззвучно смеётся, обрубком языка выталкивает его пальцы из своего рта, оставляет кровавые следы на его спине обрубком мизинца.
Высокие своды заброшенного храма могли бы о многом рассказать тем, кто однажды явится сюда за силой, но они продолжают только молча укорять. Ведь в бесцельно сжатых пальцах, ярких губах и отголосках церковного хора, столетия назад звучавшего для смиренных прихожан, прячется что-то очень важное и страшное. И перед тем, как вернуть на место свою любимую иллюзию глупости и недальновидности, Кросс в последний раз напоминает себе, что последний грех Марии — их общий грех.
Ибо пора бы уже, пора.
Название: Тварь
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: драббл
Пейринг/Персонажи: Кросс, Мария, Неа
Категория: джен
Жанр: дарк, ужасы
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Никто не узнает об этом.
Примечание/Предупреждения: насилие
читать дальше— Мария, — зовёт она тихо. Фигура, собранная из металла и пламени, смотрит на неё провалами глаз. — Мария, — ещё тише повторяет она.
— Нам пора прощаться, — с сожалением говорит Граф. — Наслаждайся обществом сестры, пока можешь.
Она даже не разбирает бормотание странного человека. Протягивает руки к жуткому изваянию, неотрывно и немного грустно наблюдающему за ней. Последнее, что она помнит — острая боль в районе груди и чья-то кровь, которую женщина с её лицом старательно слизывает с дощатого пола.
***
"Никто не узнает об этом", — убеждает себя Кросс, вытаскивая четвертый по счёту за этот год фрагмент Чистой Силы. На этот раз домом ему служила витая трость. Хруст костей и утробное чавканье неподалёку лишь изредка прерываются хриплыми смешками Неа. Он находит новое увлечение старого друга занятным, хоть и, без сомнения, опасным.
— Милая Мария, — "он не был достойным, не был, не был, не был", — я хотел бы предложить тебе что-то более питательное.
Вряд ли она до конца понимает, что Кросс обращается именно к ней. Завороженная мерцанием Чистой Силы, Мария бросает свою добычу и медленно, на манер хищной твари крадётся к ослепительно сияющему сгустку. Секунда, и великий дар Божий пропадает навсегда в её необъятном брюхе.
— Как ты всё ещё не превратился в падшего? — интересуется Неа, когда Мария завершает свою трапезу. Даже теперь, когда поглощенная Чистая Сила в отчаянной попытке вырваться раздирает её изнутри, тварь не может оставить свою добычу. — Или это работает только в определенных ситуациях?
— Нельзя сделать это дважды, — загадочно отвечает Кросс. Неа явно испытывает сильное любопытство, но больше с расспросами не лезет.
***
Кросс безучастно наблюдает за тем, как тварь рвёт на мелкие клочки его ученика. Раньше ему казалось, что достаточно будет только недостойных. Теперь Кросс понимает: он уже слишком многое поставил на кон, чтобы отступиться. Если потребуется, он скормит твари всех, кого знает. И всех, кого найдёт она сама.
— Она когда-нибудь наестся? — с нескрываемым отвращением спрашивает Неа. — Такая красивая оболочка и такие повадки. Клянусь, никогда раньше подобного не видел.
— Сильный голод — один из побочных эффектов, — Кросс говорит то, что Неа знает и без него. — Если я не стану её кормить, то потеряю контроль.
— Тебе их не жалко? — он спрашивает так, будто бы не имеет к этому никакого отношения. Будто бы не его изыскания позволили сотворить из Марии то, что она представляет собой сейчас.
— Мне жалко этот мир, — признается Кросс. — Они всё равно бы погибли. С ней у нас появится шанс.
— Я бы справился и без неё, — Неа всё ещё считает, что он сильнее старшего брата. — Но, признаю, она станет прекрасным дополнением.
Кросс нервно пожимает плечами. Ему давно уже кажется, что они забрели в тупик — больше трехсот человек, одиннадцать фрагментов Чистой Силы и никакого результата. Только голод — сосущий, пустой, бессмысленный. Если однажды её разорвет на кусочки, он будет жалеть только о том, что не сумел довести дело до конца.
***
С момента ухода Неа проходит не больше суток, когда на её лице расцветает ядовитый бутон. Кросс не чувствует восторга или удовлетворения — он вообще ничего не чувствует, считая войну почти проигранной. Тварь садится на подлокотник его кресла, расправляя подол чёрного платья, исправно впитывающего в себя всю кровь её жертв.
— Господин прикажет Марии продолжить поиски Чистой Силы? — только и спрашивает она. Её бесцветный голос сливается с треском поленьев в камине.
— Не сегодня, — зло бросает Кросс. Любую другую женщину он сейчас спихнул бы на пол. Но она не была женщиной — она была тварью. — Сегодня я хочу просто отдохнуть.
Она кивает, поднимается и слепо бредёт к камину. Присаживается возле него, суёт ничего не ощущающие руки прямо в огонь и с интересом наблюдает, как истлевает тёмная материя её пальцев, исходя облаками ядовитого пара. Кросс закуривает — омерзительный запах моментально достигает другого конца комнаты.
Он не может видеть, но безошибочно ощущает, как внутри у Марии, плотно переплетенные чёрными щупальцами, бьются и никак не желают стать единым целым фрагменты Божественного дара. Всего четырнадцать, если он действительно смог уследить за всем, что делала тварь. Так или иначе, для Графа, да и для Ватикана, будет большим сюрпризом появление нового Сердца Чистой Силы, внутри которого день ото дня всё прочнее укореняется тьма.
Угадывая мысли своего Господина или, быть может, вспоминая о чём-то своём, Мария неуловимо улыбается. Клубы ядовитого пара растворяются в молочной табачной дымке.
ЫщоНазвание: Irmã
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: драббл, 606 слов
Пейринг/Персонажи: Тикки, Роад
Категория: джен
Жанр: missing scene
Рейтинг: G
Краткое содержание: Есть вещи, поверить в которые можно только после смерти.
читать дальшеЗамороженное солнце искусственного мира просачивается сквозь толстые линзы очков. Никогда раньше Тикки здесь не был, - о, совершенно точно не был, хотя каждый, кому открыт сюда доступ, утверждает обратное, - и, пожалуй, вообще не хотел бы побывать.
- Amigo a gente escolhe, parente a gente atura*, оставить бы навсегда это место! - говорит он, напрасно пытаясь спасти глаза от солнца. Роад смеется - сколько он её знает (а сколько, правда?), она всегда смеется. - Сейчас бы проснуться, посмеяться собственной глупости, да на север отправиться - говорят, нынче оттуда снова корабли в Новый Свет ходят.
- Если пройти дальше, можно увидеть край земли, - говорит невпопад Роад. - Люди напрасно ищут край света, а мне он уже надоел. Здесь нет закатов.
- Absurdo**, не бывает такого, - упрямо перебивает Тикки. - Если солнце встает, оно обязательно должно садиться. Иначе это ад какой-то.
- Может ты и прав, - легко соглашается Роад. - Только солнце здесь вставать и садиться не хочет. Здесь нет закатов, Ковчег не для них создан. Как твой лоб, болит?
- Нет, всё в порядке, - Тикки машинально проводит рукой по лбу. Как ни странно, боль, мучившая его с прошлой недели, отступила. Тикки не может вспомнить, когда получил эти рубцы. Роад называет их стигматами, а он только смеется - не Христос ведь.
- Зато воришка, - подмечает Роад, а Тикки вздрагивает: он ещё не привык к тому, что каждый новый знакомый может прочесть его мысли. - Папочка долго смеялся, когда обнаружил пропажу той картины.
- Какой такой картины? - фальшиво обижается Тикки, лихорадочно нашаривая возможность сменить тему. - Ты так и не рассказала, кстати, почему здесь не бывает закатов.
- Не бывает и всё, - категорично обрывает его Роад, высматривая что-то среди однотипных домиков. - Здесь вообще не бывает ничего из того, что ты привык видеть там. Этот мир настоящий.
Она больше не разговаривает и Тикки облегченно выдыхает: значит, пропажа картины не тревожит ни лорда Камелота, ни его странную дочь. Разумеется, Тикки нисколько не верит в то, что он якобы сын Ноя, апостол и вообще черт знает кто, но спорить с сумасшедшими не собирается. Пусть девчонка закончит показывать ему свою необъятную игровую комнату, а дальше он быстренько смоется из гостеприимного дома, прихватив с собой всё, что под руку попадется.
- Ты не веришь мне, брат? - спрашивает Роад и распахивает перед ним двери ничем не примечательного белого домика. Точно такие же выстроились в пугающе-ровные ряды по всей необъятной комнате, которую она называет Ковчегом. - Раньше ты всегда верил мне.
- Не знаю о чем ты, irmã***, - передразнивает её заунывный тон Тикки, - но сложно поверить в то, что ты апостол Божий. Вот ты бы поверила?
- Я уже поверила, - говорит Роад, закрывая за собой двери. В доме только одна комната - просторная, светлая, с потолками нереальной высоты. В ней нет ничего, кроме старого, рассохшегося фортепиано по центру. - Мне не нужны были доказательства. Но тебе я их предоставлю.
Роад разворачивается к нему и неожиданно обнимает, вызывая почему-то ассоциации с развязными горожанками. Тикки пытается отойти назад, но ощущает каменную, прибивающую к полу усталость.
- Мне нравятся женщины постарше, - зачем-то говорит Тикки. Рукоять стилета, торчащая в солнечном сплетении, занимает его меньше, чем это. - Adeus, сестренка.
Замороженное солнце искусственного мира больше не режет глаза. Тикки с куда большим интересом смотрит теперь по сторонам, теребя ворот продырявленной рубашки. Роад идет позади, весело напевая себе под нос. Он всё ещё ничего не вспомнил, но она говорит, что это временно. Тикки знает только то, что новая сила ему нравится, а на будущее он загадывать не привык. Истину говорят: amigo a gente escolhe, parente a gente atura.
- God bless you****, - на незнакомом Тикки наречии тихо говорит Роад.
Название: Дороги
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: мини (1329 слов)
Персонажи: Четырнадцать апостолов
Категория: джен
Жанр: драма, пост-канон, ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: У каждой долгой дороги есть свой короткий финал.
читать дальше
Перед глазами Адама предстает тот мир, которым он грезит последние пять тысяч лет — чистый и абсолютно пустой. Он поднимается на ноги, сбрасывает с себя карикатурный костюм и уродливую маску и некоторое время просто наслаждается гармонией и спокойствием, поселившимися здесь отныне и навсегда. Где-то вдалеке кричит птичка-пересмешник, подражая всем существующим в мире голосам, и Адаму становится чуть тревожно. Он складывает руки подле сердца, пытаясь призвать своих детей. Ответом ему служит птичий крик и плеск воды в ручье...
...Трайд обнаруживает себя спящим на высоком каменном утесе. Волны бескрайнего океана отчаянно бьются о его острые края, осторожно подтачивая, но не лишая основания. Он помнит всё: начиная пробуждением, заканчивая фееричным финалом. Трайд не был готов к тому, что правосудие свершится так скоро. Он поднимается нехотя, провожает океан равнодушным взглядом, и отправляется на юг — наверняка хоть кто-то будет на юге. Трайд безошибочно угадывает, что пытаться использовать дар совершенно незачем...
...Тики обеспокоено хлопает себя по карманам брюк, но сигареты никак не желают находиться. Он близоруко щурится, обнаруживая походя, что умудрился потерять ещё и очки. Они, кажется, победили, но вкуса победы Тики почему-то не чувствует, а священная чистота мира не вызывает у него приятных эмоций. Только небольшую тоску по ребятам, погибшим под завалами шахты или от пуль Акума, да нестерпимое желание закурить, достать колоду карт. Отработанным жестом Тики собирается вызвать тизов, чтобы те разыскали остальных, но его пальцы смыкаются на пустоте...
...Шерил брезгливо отряхивает пиджак от соломы и настороженно озирается по сторонам. Гибкий ум его не сразу подбрасывает нужные картинки, некоторое время предпочитая изощренные издевательства — женский смех, чьи-то разбитые очки, бледное истинное лицо Графа. А после картинка неожиданно складывается, и Шерил знает, что делать — ждать, пока Граф снова соберет своих детей вместе. Он стремится только побыстрее покинуть поле, заросшее подсохшим бурьяном. Шерил пытается привычным жестом расчистить себе дорогу, но особенно высокие стебли только покачиваются на ветру...
...Вайзли мало волнует то, что вокруг: намного больше его всегда интересовало то, что внутри. Но теперь, когда обруча больше нет на голове, Вайзли вынужден вернуться к реальности — восхитительной, чистой и пугающей его до дрожи. В этом мире нет и не может быть никакой системы, а густой многовековой лес растет так, как ему вздумается. Вайзли бросается прямиком в чащу, теряя остатки самообладания. Птица-пересмешник поддразнивает его голосами волков и вепрей, заставляя бежать всё быстрее...
...Фиддлер лениво озирается по сторонам, предпочитая раньше времени не сходить с шаткой кочки единственного места, куда ещё не добралась вязкая трясина. Здесь пахнет тленом и смертью, и Фиддлер долго не может понять, в чем же кардинальное отличие этого мира от того, с которым они боролись несколько тысячелетий кряду. Лягушки не считают нужным подсказывать Фиддлеру, а только пялятся на него, выпучив глаза. От скуки он решает прихлопнуть одну из них, но обнаруживает, что для этого теперь придется использовать руки...
...Мерсим приглаживает короткие волосы и спокойно откидывается на крону многовековой ели — ему определенно нравится это место. Если бы не птица-пересмешник, дразнящая его голосами незнакомых животных, он бы наверняка захотел остаться здесь навсегда. Но проклятое пернатое не собирается замолкать, и Мерсим собирается свернуть ему шею. Для этого достаточно просто протянуть руку и схватить. Он задумчиво рассматривает свои грубые, розоватые с внутренней стороны ладони пальцы и никак не может понять, почему птицы в них не обнаружилось...
...Гнев Ноя, только-только пробудившийся в жалком человеческом теле, практически не успел проявить себя. Ему даже несколько досадно: стоило лишь немного разойтись, как гневаться стало исключительно не на кого. От неожиданной злости, переполняющей его с головой, он изо всех сил пинает огромный булыжник. Вместо того, чтобы развалиться на части, тот впечатывается из-за изо всех сил в его ногу. Гнев Ноя вынужден признать, что некоторых соперников победить не представляется возможным...
...Мертвая тишина грота давит Роад на уши. Её мир оказался черным — настолько, что первое время Роад кажется, будто бы она ослепла. Только спустя минуту она различает собственную ладонь и немного успокаивается. "Портал", — лихорадочно вспоминает она, ощущая, как постепенно возвращается рассудок. Роад привычно представляет себе дверь, но не происходит ровным счетом ничего. Её отчаянный крик бьется о стены грота, но так и остается запечатанным в подземелье. Роад ещё некоторое время не верит, что это действительно случилось...
...Джасдеро нервозно оглядывается по сторонам, надеясь обнаружить брата. Связь, которая присутствовала между ними с младенчества, куда-то бесследно исчезла. Вокруг него бескрайняя белая пустошь — столько снега в грязном мире он не видел ещё никогда. Джасдеро падает в снег, катается в нем и безмолвно рыдает. Брат не отзывается ни на молитвы, ни на горячие просьбы, ни даже на угрозы. Джасдеро вытаскивает из кармана пистолет, чтобы покончить с этим, но тот оказывается бесполезным куском металла...
...Горячие песчаные барханы простираются так далеко, как только может видеть Дебитто. Он уже понял, что брата рядом нет, как понял и то, что по одному лишь велению сознания он здесь не окажется. Дебитто знает: Джасдеро слишком слаб, чтобы найти его самостоятельно. Собирая остатки воли в кулак, он выбрасывает ставший бесполезным пистолет и медленно бредет по бескрайней песчаной пустыне. По пути ему встречаются все: Джасдеро, Граф, Роад и даже экзорцисты, но Дебитто прекрасно знает, что такое Фата Моргана...
...Теплая галька приятно давит на кожу Лулу Белл. Она поднимается лениво и грациозно, слизывает морскую соль с собственной руки и, наконец, осматривается. Она прекрасно помнит, как всё закончилось: быстро и поразительно просто. Никто и предположить не мог, что экзорцисты сдадутся почти сразу. Лулу Белл не очень-то расстроена отсутствием родственников, но когда она принимает третью напрасную попытку связаться с Графом, что-то щелкает в её голове. Птица-пересмешник где-то в горах подражает истошному кошачьему мяуканью...
...Майтра сидит в тени плакучей ивы, наблюдая за водной гладью. Тяжелая железная маска, отложенная в сторону за ненадобностью, глядит на озеро провалом смотрового окна вместе с ней. Майтра задумчиво перебирает длинные, роскошные волосы, размышляя о том, стоит ли их заплести в косу. Она, кажется, получила долгожданный покой, да только невесело всё это — без визга Роад, отвратительных шуточек Фиддлера и веселой "улыбки" Графа. Майтра поднимается, решая, что вместе вечность коротать всё-таки интереснее...
...Вечное лето и чистое небо — этого вполне достаточно, чтобы снова почувствовать себя живым. Заточенный в разуме мальчишки долгие годы, Неа, наконец, вдыхает чистый воздух. Он уже решил, что никуда идти не собирается — в его идеальном, чистом мире не было людей, которых он бы мог попытаться найти здесь. Неа искренне желает им счастья, но надеется, что семья больше никогда его не побеспокоит. Птица-пересмешник, принявшаяся было горланить, неожиданно резко смолкает...
Прекрасная долина, окруженная горной грядой, заполнена людьми. Адам смотрит на своих детей — тех, кому суждено построить новый мир, и не может сдержать слез. Добрались только двенадцать из них, но на Неа он всерьез и не рассчитывал. Адам протягивает руки к Роад, стоящей в нескольких шагах от него. Она не отшатывается, но и не подается на встречу, а просто растерянно смотрит по сторонам. Белые руки, лишенные теперь всякой невероятной силы, проходят сквозь её тонкую фигурку, и он только теперь понимает страшное: они не видят его, как не видят друг друга. Долгие поиски оказались совершенно напрасными.
Вот Джасдеро и Дебитто, стоящие буквально в полуметре друг от друга, утирают выступившие на глазах слезы. Адам хочет закричать им, чтобы просто протянули руки, но продолжает молчать: он знает, что разорванные однажды, узы больше никогда не соединятся. Даже Майтра пришла сюда, но первой, кажется поняла, что всё напрасно — она разворачивается и уходит, а следом за ней долину спешит покинуть и Вайзли. Гнев Ноя, пробудившийся совсем недавно, в припадке ярости обрывает ветви ни в чем неповинного дерева, а Тики привычно хлопает по карманам брюк в поисках сигарет, стоя под этим самым деревом и не замечает метаморфоз, происходящих с растением.
Роад обреченно падает на землю и её примеру неожиданно следует Лулу Белл. Адам видит, как шевелятся губы самой верной дочери, но не слышит её слов. Адам видит отчаяние самой любимой дочери, но не может протянуть руку и успокаивающе погладить её по голове. "Неа понял", — думает Адам, наблюдая за тем, как его дети один за одним покидают залитую солнцем и чистотой долину. Они совершили ошибку в самом начале: невозможно построить идеальный мир для всех и сразу, даже когда вас всего четырнадцать. Зато у них получилось построить четырнадцать разных миров, извращенно-идеальных для каждого в отдельности. Адам медлит только секунду, а после протягивает руку к камню, на котором лежит маска с жутким оскалом...
Название: Граф всё знает
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: драббл (554 слова)
Пейринг/Персонажи: Клоули/Элиадэ; Тысячелетний Граф
Категория: гет, джен
Жанр: даркфик, романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: AU
читать дальшеЭлиадэ оставляет для него записки в самых тёмных уголках огромного замка. Элиадэ следит за тем, чтобы он ел вовремя и пореже показывался на глаза селянам. Элиадэ заменила ему мать, подругу, сестру и любовницу. Всё пошло не так, как задумано, неправильно...
— Ты останешься со мной навсегда? — в стотысячный раз спрашивает Кроули, вызывая у неё приступ раздражения, смешанный с чем-то мутным, тяжелым и невероятно болезненным для акума.
— Конечно, останусь, — преодолев желание уничтожить его здесь и сейчас, обещает она. — Мы вместе состаримся и умрём.
— Вампиры не стареют, моя дорогая Элиадэ, — трагично говорит он. Если бы это было правдой, она, наверно, убила бы его сразу. — Мне суждено мучиться до скончания веков в одиночестве.
— Мы что-нибудь придумаем, — успокаивающе шепчет она ему на ухо. Клыки Кроули опасно смыкаются в паре миллиметров от её губ. Не время, не сейчас.
Элиадэ отгоняет от него все беды — человек ли, акума ли, без её дозволения он не сможет пройти через тяжелые ворота замка. Ей и самой так проще: пока Граф не в курсе, Элиадэ может жить, как нормальная женщина. Пока Граф не в курсе, Элиадэ может быть красивой, может почти любить...
— Вы тоже вампир? — спрашивает у неё юнец с горящими глазами. Иногда Элиадэ выходит из замка — преимущественно днём, когда Кроули, свято уверовавший в своё мистическое происхождение, спит в своем гробу. Ей нужно хоть иногда питаться, чтобы поддерживать силы. — Вы можете меня обратить?
— Могу, — обещает Элиадэ, внешне оставаясь совершенно равнодушной. — Пойдём, это нельзя делать при свете дня.
Элиадэ всеми силами старается оградить Кроули от правды. Нельзя, чтобы в деревне узнали — некоторые люди пропадают вовсе не по его вине. Элиадэ долго и старательно приводит себя в порядок: смывает кровь с рук и с тела, наносит макияж, причёсывает растрепавшиеся волосы. Она расстраивается только по одному поводу: здесь негде купить новые чулки...
— Что ты делаешь, любовь моя? — с ужасом спрашивает Элиадэ, прекрасно понимая, что именно он делает. Не пошевелиться — всё-таки в Кроули есть что-то от вампира. — Я слишком слаба со вчерашнего дня.
— Они сами, — виновато говорит он, прерываясь только на секунду. — Нет, нет, не хочу, — срывается на крик, быстро хрипнет и снова вонзает клыки в её шею.
Наверно, она плохо смыла кровь. Наверно, это не могло продолжаться целую вечность. В отчаянной попытке сохранить себя, Элиадэ пытается принять истинный облик, но всё напрасно — крови осталось совсем немного. Ощущая, как истлевает её тело клетка за клеткой, Элиадэ думает только об одном: хорошо, что Граф не знает...
— Вернись! — дурным голосом кричит Кроули, пропуская через пальцы горстку пепла — всё, что осталось от её тела. Он не замечает, как начинает гнить зараженный брызгами её крови камень. — Вернись, пожалуйста, Элиадэ, вернись...
— Хочешь вернуть её? — странный мужчина в жуткой маске, появившийся невесть откуда, прерывает его стенания. — Это можно устроить. Тебе нужно просто позвать её по имени.
— Просто позвать? — с надеждой спрашивает Кроули, рукавом длинного плаща вытирая слёзы и остатки её крови с лица. — Элиадэ...
Он не сразу обращает внимания на фигуру, призванную, видимо, изобразить человека. Не сразу понимает, что фигура теперь — живое существо.
— Граф всё знает, моя дорогая, — назидательно бросает её Господин. — Ты молодец, отлично сработано.
Хорошо, что Кроули, снедаемый виной, не решился повторно пустить в ход зубы. Элиадэ с любопытством осматривает своё новое тело.
Название: Их грех
Автор: shre
Бета: [Математик]
Размер: мини (1416 слов)
Пейринг/Персонажи: Кросс/Мария
Категория: гет
Жанр: PWP, дарк
Рейтинг: NC-17 (!kink)
Краткое содержание: Это её прерогатива — вечная молодость в гниении, вечная песня в коротком помешательстве.
Примечание/Предупреждения: секс с зомби, секс в церкви, оригинальная трактовка предканонных событий
Для голосования: #. fandom Hoshino 2013 – работа "Их грех"
читать дальше
Высокие своды заброшенного храма хотели бы о многом рассказать, но могут только молча упрекать. Кросс нащупывает тяжёлый пистолет в кармане, инстинктивно гладит спусковой крючок, оправляет замявшийся ворот плаща. Мария сидит в третьем ряду — опущенная голова, сцепленные пальцы, яркие губы. Если бы у Марии были глаза, она наверняка бы заметила его нервозность.
Кросс переступает тяжело, чуть покачивается — у него плечо прострелено насквозь и не хватает мизинца на левой руке. Не такой высокой оказалась цена за несколько лет абсолютного покоя. Мария ждёт — не вскакивает нервно, не подаётся ему навстречу. Верная жена — это не про Марию. Любящая сестра — снова не про неё. Скорее женой и сестрой ему навсегда заделались два пистолета, спрятанные в карманах просторного плаща.
Мария, наверно, может чувствовать его боль. Она не отодвигается в сторону, давая ему присесть рядом с собой, и Кроссу приходится устраиваться рядом — на самом краешке жесткой деревянной скамьи. Губы Марии кривятся едва заметно, а уже в следующий момент Кросс понимает: ранения больше не существует. У них всё просто: она не жена, она не сестра. Но только она может по-настоящему забрать его боль.
Открытое плечо Марии покрывают кровоподтёки. Трупные пятна, ещё несколько дней назад затрагивавшие только её глубокое декольте, успели добраться до подбородка. Если бы Мария могла разговаривать и чувствовать, она наверняка помолилась бы Богу, который так жестоко обошёлся с ней. За один-единственный грех глупой и хмельной молодости Мария платит бесконечно долго.
— Ты ждала меня, — говорит он утвердительно — знает, что ответа не получит даже через сотни лет. — Слишком долго пришлось в этот раз. Оставь меня, Мария.
Он успел здорово состариться — Мария может забрать боль, но не в силах отобрать годы. Это её прерогатива — вечная молодость в гниении, вечная песня в коротком помешательстве. Её губы снова кривятся — Кросс хочет верить, что эта гримаса обозначает улыбку. Мария расцепляет пальцы, кладёт одну руку на его плечо — на то самое, которое ещё пару минут назад болело нестерпимо сильно.
Есть древний, как мир, инстинкт — желание защищать и благодарить за то, что сделано и не сделано. Он повторяет её жест — гладит двумя пальцами шею Марии, едва не касаясь плотной маски, и пачкает пальцы её кровью. Кросс знает: если попробовать её на вкус, сладковатая гниль и тлен перебьют что-то куда более важное и страшное. Иногда ему даже хочется поверить в то, что контракт с Марией стал для него контрактом с самим Дьяволом.
Кросс старается не смотреть на её левую руку: идеальный маникюр, синевато-белая кожа, аккуратный обрубок на месте мизинца. Он касается большим пальцем губ Марии — снова кривящихся не то в улыбке, не то в тысячной по счёту агонии. Кросс думает, что Мария забирает не только его боль. Другой рукой он приподнимает подол её пышной юбки из тёмно-зелёного бархата, пальцами скользит по её ноге — от икры до бедра.
Мария носит чулки — непрактичные, сшитые из дорогого тёмного шёлка. Он оттягивает пальцем резинку, забирается под тонкую ткань чулка и не чувствует ровным счётом ничего. Мария — это бесконечный холод, сладкий запах разложения и грех, растянувшийся на десятки веков. Но так случилось, что Кросс уже слишком давно не способен почувствовать ровным счётом ничего.
Она чуть сдвигает ногу по направлении к его ногам. Каблук едва стучит по каменному полу храма, но эхо делает своё дело — если бы в деревне остался хоть кто-то, кроме них, он обязательно пришёл бы на звук. В едва заметных жестах Марии Кросс каждый раз и сам напрасно пытается проследить надежду. Он убирает руку от её лица, перекладывает её ноги к себе на колени, приспускает её шёлковые чулки.
На левой голени Марии разложение дошло до той стадии, в которой спрятать его можно только за чрезмерно пышным и плотным подолом платья. Он касается рваной, подгнившей раны, чудом минуя оголившуюся кость, и внезапно вспоминает свои напрасные попытки лечить Марию — Кроссу кажется, что с тех пор миновала целая вечность.
Мария опирается на руки, откидывается назад, высоко задирает голову. Она сейчас видит фрески — старые, потрескавшиеся, много-много лет назад привлекавшие внимание и самого Кросса. Тогда ещё он был босоногим мальчишкой, мечтавшим поживиться церковным золотом. А ещё раньше Мария, кажется, пела в хоре и не прятала лицо — она только-только осознала свой грех и надеялась, что расплата не затянется на целую вечность.
Кросс нервно гладит её спину, быстро расшнуровывает тугой корсет. Ему кажется, будто Мария даже выдыхает резко — она успела отвыкнуть от настойчивого желания мужчин. Она, впрочем, могла попросту не помнить каждого из них — для того, чем является Мария, память вряд ли играет хоть сколько-нибудь существенную роль. Руки Кросса беспокойно бродят по её оголённой спине, нащупывают два аккуратных рубца.
Он, конечно, ничего не знает о происхождении многочисленных шрамов на её теле — просто так получилось, что он был отнюдь не первым, кто решился на контракт с ней. Но Кросс хочет верить в то, что когда-то давно, когда солнце было в разы горячее, у Марии были крылья. Гораздо проще, ведь, оправдать свою тягу к ангельскому, когда у тебя самого репутация сущего дьявола.
— Мне нравится, что ты мертва, Мария, — шепчет Кросс в её приоткрытые в улыбке-гримасе губы. — То, что мёртво, не может быть безумным.
Она беззвучно хохочет, размыкает губы ещё больше. У неё красивые зубы, похожие больше на алхимический жемчуг. Слюна Марии на вкус такая же, как её кровь — сладковато-гнилая, бесконечно вязкая. Кросс трогает руками её холодные груди, касается пальцами будто застывших сосков. Её покрытая следами гниения и тлена кожа в слабом свете луны, пробивающемся через витражное стекло, кажется Кроссу поверхностью малахита.
Мария приподнимает бёдра, позволяя ему усадить себя на колени. Её губы снова неподвижны, а Кросс в который раз вспоминает причины, заставляющие Марию, — ту, что всё ещё сделана из плоти и удушливо сладкой крови, — старательно покрывать их красной помадой. Её тело, кажется, может рассыпаться волокнами мышц и комками нервов, стоит только сделать одно неосторожное движение. Но снова и снова Кроссу удаётся касаться Марии, не причиняя её телу особенного ущерба.
Лаская её пальцами, он невольно вспоминает других женщин — тех, которые могли поделиться теплом. Когда-то один из случайных знакомых Кросса, служивший в лаборатории Ватикана, рассказал ему о нестерпимом желании прикоснуться к живой и тёплой женщине. Этому, впрочем, мешал обет безбрачия, а у Кросса никогда не было тормозов — он оставил их ещё задолго до того, как в его жизни появилась Мария.
Мария чуть прикусывает нижнюю губу — прямо как жеманные дамы, пытающиеся изобразить стыд. Это выглядит страшной пародией на нормальную жизнь, но Кросс привык. Если ты взялся пронести на себе чужой грех, свои собственные больше не кажутся такими уж непростительными. Мария изящно гнёт спину, расставляет ноги и Кросс ловко обходит пальцами те места на её бёдрах, которые давно уже потеряли всякий намёк на чувствительность.
Он, впрочем, сильно сомневается в способности Марии чувствовать хоть что-то, кроме боли. Она, кажется, вся состоит из боли многих поколений, — тех, кого недобрая однажды привела в старый, давным-давно заброшенный храм в забытой Богом деревеньке. Левой рукой, где на месте мизинца теперь зияет новая, пока ещё не покрывшаяся корками рана, Мария стягивает с него плащ, галстук, рубашку.
Мария, вроде бы, не торопится, но Кросс прекрасно понимает: для неё существует только вечность, а всё остальное — просто ещё одно мгновение. Он инстинктивно тянется к плащу, скинутому со скамьи, но быстро одёргивает сам себя; Кросс пытается избавиться от зависимости — пистолеты в этот момент ему точно не пригодятся. Мария расставляет ноги ещё шире, обнажая почти не тронутую временем и тленом промежность.
Ей, по большому счёту, не нужны ни ласки, ни его тепло. Кросс эгоистичен в своих желаниях: точно так же, как тот работник Ватикана порой желает живую женщину, он хочет обладать Марией. Одна иллюзия всегда порождает другую, а мнимая власть часто становится источником целого вороха миражей. Мария не становится влажной — внутри она такая же холодная, почти резиновая, как снаружи.
Пожалуй, если бы Кросса однажды спросили о том, на что похож секс с ней, он бы, не задумываясь, ответил: "На пытку". Холодная во всех смыслах, Мария позволяет ему пользоваться собой, как позволяла всегда. Она прикусывает зубами, похожими на алхимический жемчуг, его пальцы, вымазанные сладковато-гнилой кровью. Она позволяет ему заниматься сексом со своим телом, безмолвно напоминая каждым мимолётным изгибом губ о собственном бездушии.
Чтобы хоть как-то избавиться от этого неприятного, чужеродного чувства, Кросс снова запускает пальцы под резинки её чулок, силой разводит её ноги и старается не бояться того, что её тело может в любой момент рассыпаться прахом. Мария снова беззвучно смеётся, обрубком языка выталкивает его пальцы из своего рта, оставляет кровавые следы на его спине обрубком мизинца.
Высокие своды заброшенного храма могли бы о многом рассказать тем, кто однажды явится сюда за силой, но они продолжают только молча укорять. Ведь в бесцельно сжатых пальцах, ярких губах и отголосках церковного хора, столетия назад звучавшего для смиренных прихожан, прячется что-то очень важное и страшное. И перед тем, как вернуть на место свою любимую иллюзию глупости и недальновидности, Кросс в последний раз напоминает себе, что последний грех Марии — их общий грех.
@темы: d.gray-man, фб-2013, зфб
это однажды не удалось. Эти справились, молоцца!